Стеклянный свет первых звезд.
Прошло несколько лет. Было начато и вяло длилось годами следствие по делу смерти мисс Иго-го, которая покинула этот мир так стремительно, что вся ее родня и многочисленные альфонсы оказались в состоянии шока. Официальной версией было то, что она умерла от ужаса, посетив странный дом. Словно по взмаху волшебной палочки патологоанатомы констатировали, что желудок ее был пуст, и видимо сердце отказало от истощения, как случилось совершенно недавно у одной заграничной модели, изматывающей себя диетами.
Ивашке повезло, что он оказался в стороне от этой истории и вовремя начал строить свою жизнь. И пока родня мисс Иго-го, периодически приходя в себя от состояния странной полуспячки, грозила Ма и Па разоблачением, он успешно опубликовал свою повесть. Многие сочли повествование фантастическим. Сказать по правде, таким ее сочли все издатели и читатели, кроме его жены.
Жаркое лето струилось, как сотня пожаров.Стеклянный свет первых звезд.
Прошло несколько лет. Было начато и вяло длилось годами следствие по делу смерти мисс Иго-го, которая покинула этот мир так стремительно, что вся ее родня и многочисленные альфонсы оказались в состоянии шока. Официальной версией было то, что она умерла от ужаса, посетив странный дом. Словно по взмаху волшебной палочки патологоанатомы констатировали, что желудок ее был пуст, и видимо сердце отказало от истощения, как случилось совершенно недавно у одной заграничной модели, изматывающей себя диетами.
Ивашке повезло, что он оказался в стороне от этой истории и вовремя начал строить свою жизнь. И пока родня мисс Иго-го, периодически приходя в себя от состояния странной полуспячки, грозила Ма и Па разоблачением, он успешно опубликовал свою повесть. Многие сочли повествование фантастическим. Сказать по правде, таким ее сочли все издатели и читатели, кроме его жены.
Жаркое лето струилось, как сотня пожаров.
День постепенно совсем стерся с неба, и тьма жидкой меланхолией хлынула на город, затопляя проходы между домами, пока они не стали тусклыми и чужими, как котлован. Стеклянный свет первых звезд вспарывал бутоны ночных цветов на клумбах возле элитного дома, где недавно купила квартиру теперешняя семья Ивашки. Запах душистого табака и маргариток выплеснулся в горячий воздух и заполонил город.
В эту душную ночь, не похожую ни на какую другую, Ивашке приснилась Ма.
— Мы уходим, — говорила она ему, — гораздо раньше, чем нам хотелось бы… Вероятно, мы не встретимся больше, но мы всегда будем любить тебя, потому что мы — клан, мы — одна семья. И пусть все мы — старше Спасителя, пусть у нас нет души, пусть нас боятся по незнанию другие люди, мы — твоя семья, Иванушка. Что случилось, спросишь ты. Я отвечу: с твоим уходом, мы потеряли душу, а бездушие всегда ощущается другими людьми. Нас стали бояться пуще прежнего, потому что тебя, словно единственного звена между мирами, нашего защитника и проводника, не было с нами. Некому было доказать, что мы такие же, как и те, кто живет по соседству в многоэтажках.
— Ма, — пробормотал Ивашка, — во всем виноват тот салат?
— Много лет мы своим колдовством удерживали сильных их мира от мести за гибель той девушки. Но у них выработался иммунитет, и сегодня наши чары отказались действовать.
— Что они вам сделали?
— Подожгли логово. Они уже пытались сделать это месяц назад… Тогда я пустила в ход последнее оружие, — говорила Ма, — я распустила волосы, что словно лиловые змеи заструились по моим плечам, и поглядела на них тем особым взглядом, которого ты всегда боялся. Все, кто хотел поджечь, превратились в каменные статуи и рассыпались на кусочки. Недаром же сохранился на куске мрамора мой диплом греческого колледжа Горгон. Но они повторили поджег — выстрелили огнем из какого-то орудия с приличного расстояния. Этот горящий снаряд символом сместившегося времени просверкал по воздуху. Мы больше ничего не могли поделать. Огонь уже жрет стены логова, столетний сверчок первым покинул свой вековой приют, все члены клана опять разбрелись по свету, старуха на этот раз улетела к своему Тамерлану, надеюсь, они постараются не теряться больше. А я держу в руках бутыль с моим милым джином: твой Па, по прозвищу Вечно Юный, прощается с тобой. Прощай, Иванушка…
— Ма, мне не надо было уходить тогда?
— Надо, — ответила она, — ты тогда все сделал правильно. И все мы читали твою повесть. Она прекрасна, спасибо тебе. И теперь я точно знаю, как ты любишь нас.
— Как свою семью.
— Да. Но Время Времен завершилось. И теперь ты окончательно свободен от нас.
— А что будет через сто лет, через двести, через пятьсот?
— Тогда будет новое Время Времен, новое логово, и все мы будем вспоминать тебя.
— Меня тогда уже не будет, — ответил он, — если останется что-то, то только могила.
— Да, — произнесла она, — но, как сказал Ницше, только там, где есть могилы, совершаются воскресения.
Ивашка проснулся от смутного чувства тоски и нестерпимой жажды заплакать. Он включил ночник. Рядом на подушке, разметав кудри, безмятежно спала Анна. Она улыбалась во сне. Анна, его личная прорицательница, хранящая на своей коже пыль всех существовавших в этом мире членов их клана, берегущая память и многоликие видения, неявленные человеческие страсти, как-то изменилась. Он пригляделся внимательнее. И… о чудо… щеки были свободны от ее проклятья — татуированные, горгульи, которые она была вынуждена прятать под волосами, как пороки далекой юности, исчезли бесследно. Он поглядел на ее запястья. Судьба словно ластиком стирала узоры, тончайшие намеки о существовании клана, с ее тела, в то время, как логово горело, словно сотня средневековых костров. Но он не отрываясь, смотрел на ее тело и видел, как светлели на нем татуировки, и исчезали, как прятались во времени и в пространстве все члены клана, чтобы спустя сто или двести лет встретиться в новом логове.
Дверь в спальню отворилась, Ивашка вздрогнул от неожиданности, и на пороге появился мальчик в мятой пижаме.
— Па, ты не спишь? — Спросил он, — я чувствую запах дыма.
— Это далеко, — ответил Ивашка, совсем немужественно хлюпая носом, — это… дворники, которые всегда сжигают какой-то мусор, сынок.
В жизни каждого бывает момент, когда он отдает отчет в том, что время неумолимо движется вперед, часть жизни прожита, и прожитое не вернется вновь, этот момент так или иначе бывает связан со Временем Времен, с его семьей, с его прошлым. Он приходит спонтанно, принеся с собой неумолимую тоску, которая сменяется ожиданием и надеждой о будущем. Этот момент уникален, потому что именно тогда умирает старое, и рождается новое, но он никогда больше не повторится точь-в-точь.
— Я знаю, па, что твоя повесть не похожа на вымысел, — сказал мальчик, — вернее чем-то она похожа, а порой в ней все, как и в нашей обычной жизни…
Как только сын произнес эту фразу, Ивашка уже точно знал, что в его жизни настал именно такой прекрасный момент, дающий новый отсчет его счастливой жизни.
— Па…, — снова произнес мальчик, — а есть что-то, о чем все-таки ты не написал в ней?
— Есть.
— Расскажи мне.
— Прямо сейчас?
— Да.
— Тогда слушай… Я расскажу тебе о главном вечере моей жизни, тогда я знал, что этот редкий погожий осенний вечер запомнится мне навсегда. И до сих пор я называю его именем твоей матери «Анна», волшебным именем, которое можно читать справа налево и слева направо, и оно не станет от этого менее звучным. Призвание твоей мамы — учить мудрости своих учеников, таких же людей как она сама. Моя мудрость в то время была другой — в безмятежности и покое, который несут Вечность и Время Времен. Но, сама не ведая того, твоя мама научила меня чему-то большему — любить людей за то, что они не вечны, за то, что люди уходят навсегда. И от этого жизнь каждого человека приобретает гораздо большую ценность, нежели если бы он был бессмертен.
— Папа, как ты думаешь, удалось нам вернуть сегодня тот волшебный вечер, имя которому «Анна»?
— Я думаю, что он всегда был с нами и никуда не уходил. Один долгий счастливый вечер, — Ивашка посмотрел на спящую жену.