В вековечном дремучем бору, средь звенящих вершинами сосен,
Притаилось болото. Был грозен вод ленивых оскал. Поутру
гнал седые туманы. Для ласки благодатного солнца спешил
обнажиться. Себя он рядил и в лохмотья зеленые ряски,
и в камыш, и в кувшинок венки… А на дне – в чешуе, с бородою
водорослей цветистых, клешнею гнал серебряных рыбок полки
старый дед Водяной: — «Брысь, шалуньи, не даете вздохнуть старику!
Ну, почто пристаете к нему? Вы да вот лягушата-плясуньи
Надоели, терпеть вас невмочь: мне б соснуть, а вы воду мутите!
Погодите ужо, погодите, прогоню из болота вас прочь!»
А вода-то и впрямь помутнела, взволновался камыш над водой,
Это – след заметая метлой – в ступе Баба-Яга прилетела.В вековечном дремучем бору, средь звенящих вершинами сосен,
Притаилось болото. Был грозен вод ленивых оскал. Поутру
гнал седые туманы. Для ласки благодатного солнца спешил
обнажиться. Себя он рядил и в лохмотья зеленые ряски,
и в камыш, и в кувшинок венки… А на дне – в чешуе, с бородою
водорослей цветистых, клешнею гнал серебряных рыбок полки
старый дед Водяной: — «Брысь, шалуньи, не даете вздохнуть старику!
Ну, почто пристаете к нему? Вы да вот лягушата-плясуньи
Надоели, терпеть вас невмочь: мне б соснуть, а вы воду мутите!
Погодите ужо, погодите, прогоню из болота вас прочь!»
А вода-то и впрямь помутнела, взволновался камыш над водой,
Это – след заметая метлой – в ступе Баба-Яга прилетела.
Вихри буйные с визгом несли злую бабу. – «Эй, кум», — завопила
у болота она. – «Не взбудила моя ступа владенья твои?
Громыхает изрядно карета! Эй, вылазь, старый хрыч, полно спать,
я те новость хочу рассказать!» вылез дед: — «Ну, кума-непоседа,
говори поскорее, нето – недослышав – засну»,
— «Слушай, старый! Ехал путник: печальный, усталый,
запыленный… Тот путник – никто, безымянный. Но пусть, для рассказа,
он – царевич Иван: много лет счастье ищет, а счастья все нет!
— «От дурного ли сгинуло глаза, иль на свете нет вовсе его,
только призраки, сны и химеры, или пламень несбыточной веры?
Жить – искать; не найдя ничего, лучше вовсе не жить. Хитро скрылось
Ты, свет-счастье, от бедных людей, да тебя отыщу и скорей
полоню…» — Так царевичу мнилось. И сменялись годами года,
как сменяется осенью лето, а зима – тут как тут, близко где-то
дышит хладом метелей и льда. Но теперь он пришел к перепутью
царства нежити. В чаще лесной, скрыт зеленой душистою мглой,
тишиной и белесою жутью – древний дуб. Три пути перед ним,
а на нем – три Жар-Птицы вещуньи, и сегодня глубоким раздумьем
у дорог тех царевич томим. Птицы райского счастия стражи,
так вещали ему: — «Видишь, чист лик мой ясный, — сказал Алконост. –
«Светлой радости есть ли что слаже? На моей ты дороге найдешь
и приют среди райской дубравы, и утехи, и смех, и забавы…
Это – счастье. Иди! Что ж ты ждешь?..»
— «Слушай, путник, другое сказанье», — провещал птица скорби Сирин. –
«Разве будешь ты счастлив один? Разве счастье не есть в состраданьи?
Если бремя разделишь людей и отдашь им все сердце, в награду
их любовь получив, разве надо счастье лучше любови твоей?..»
— «Счастье – в мудрости, в знаньи вселенной и в бесстрастьи», — сказал Гамаюн. –
«Будешь ты вечно жив, вечно юн, мироздания неизреченной
тайны явный свидетель. Иди к счастью знанья. Разочарований
от пустых и ненужных желаний не найдешь на моем ты пути!..»
Три дороги, и – далей опалы. И в раздумье глубоком стоит
Путник, счастья искавший. Молчит – запыленный, печальный, усталый.
Вот и вся моя новость, старик! Не решишь ли задачу?»
Зевая, старый дед головою качает, ликом в темные воды поник.
Разбежались круги… Гладь застыла… Тонкий месяц повис в вышине…
И шепнула Яга тишине: — «Ведь задачу и я не решила!»